Екатерина Конопенко (Катя Ганеши) преподает кикбоксинг в Магнитогорске, публикует сборники стихов в России и Индии. В 2018 году произошел конфликт при объединении нескольких детских клубов, в одном из которых она работала, в центр «Максимум». Конопенко рассказала, как в ходе него ее уволили, а теперь проводят доследственную проверку из-за фотографий 10-20-летней давности.
Конфликт, начавшийся с птиц
Администрация «Максимума» сочла возможным уничтожить единственный в городе Центр помощи раненым птицам, который действовал на базе нашего клуба около 30 лет, помимо кикбоксинга. Педагогический смысл был такой: дети занимаются жестким видом боевых искусств, а чтобы параллельно развивать у них добросердечие и понимание ценности жизни, мы лечили и затем отпускали на волю выздоровевших птиц.
Птиц вывезли, мы даже не знали, где их искать. Двух мы нашли выброшенными на улицу у клуба. В ходе конфликта с новой дирекцией к нам постоянно вызывали то Росгвардию, то вневедомственную охрану, то участковых — все время какие-то люди в форме. В детский клуб приезжала Росгвардия с автоматами, понимаете? Правда, в клуб с автоматами они не стали заходить.
(Подробнее — в видеоматериале, снятом сотрудниками «Черного Дракона». За ситуацией также следит магнитогорский портал «Верстов.инфо»: 1, 2, 3 — ОВД-Инфо).
Затем, «Черный дракон» лишился своего зала. Нам обещали, что 1 сентября 2018 года мы с детьми вернемся в свой зал после ремонта, потом перенесли дату на 15 ноября. Единственным залом в шаговой доступности для нас оказался хореографический класс. Мне урезали зарплату. Что такое сейчас 12–17 тысяч? Они надеялись, что я уйду, но я оказалась упрямой.
Вмешательство сверху
К концу мая 2019 года в нашем зале, наконец, доделали ремонт, но я понимала, что он планировался не для моих воспитанников. В мае уполномоченный по правам человека по Челябинской области Маргарита Павлова приехала в Магнитогорск. Я пошла к ней на личный прием и написала заявление, что детей фактически вышвырнули из зала.
Местные власти не любят, когда в их дела вмешиваются сверху. Меня вместе с родителями пригласили на встречу с начальником городского управления образования. Там нам сказали, что 2 сентября мы возвращаемся в наш зал. Я выхожу 12 августа из отпуска, прихожу к директору, говорю: давайте я буду готовить зал к началу занятий, после ремонта. Мне говорят: нет, вы туда не пойдете, там еще ведутся работы.
Видимо, они долго думали, что со мной делать. В результате, прокуратура вынесла представление центру дополнительного образования «Максимум» о том, что в сети размещены мои фотографии якобы порнографического содержания, и от учреждения требуется это устранить.
О каких фотографиях конкретно идет речь, мне не говорят. В ознакомлении с материалами проверки прокуратуры мне отказали в письменной форме. На моих страницах в соцсетях контента, о котором они предположительно говорят, нет.
Фотографии 2000 и 2010 годов
Полагаю, обвиняя меня в порнографии, они имеют в виду городской культурный проект. В 2000-м году я участвовала как поэтесса и одна из моделей в арт-проекте «Эксперимент». Есть передачи, которые о нем снимали местные телекомпании, есть публикации в газетах.
Были изданы фотоальбомы (один в 2000, другой — в 2010 годах) в Магнитогорском доме печати, самом крупном издательстве в городе. Об «Эксперименте» были публикации в центральных СМИ, НТВ снимало нас. Все это было 20 лет назад.
В 2010 году был издан сборник моих стихов, и там тоже есть фотографии, но это эротика в чистом виде. Я в курсе, чем отличается эротика от порнографии.
От уполномоченного — в прокуратуру и СК
Ситуация развивалась так. Уполномоченный по правам человека прислала директору «Максимума» запрос, на основании чего так прессингуют наш клуб. Директор отправила уполномоченному фотографии, выставив это в выгодном для себя свете. Уполномоченный по правам человека направила запрос в челябинскую областную прокуратуру и Следственный комитет. Областная прокуратура спустила это в Магнитогорск, в прокуратуру Правобережного района.
У меня есть дочка, пока еще несовершеннолетняя, ей семнадцать с половиной лет. Мне позвонил сотрудник инспекции МВД по делам несовершеннолетних и говорит: мне нужно вручить вам повестку, есть заявление по поводу вас. Он сказал, что в полицию заявление передали из Следственного комитета, потому что именно полиция занимается делами о насилии в отношении несовершеннолетних (статья 156 УК).
Он показывал мне материалы, по которым проводится проверка. Там фотографии моей дочки, когда она была маленькой, лет шести — то есть они сделаны больше десяти лет назад. Одна работа из этого цикла была опубликована в «Независимой газете» как иллюстрация к статье. Там у ребенка в руках травматический револьвер, и это оценивается как жестокое обращение — девочке в руки дали оружие. В документах, которые показывал инспектор, была фотография, где моя дочь с серьезненьким личиком держит сувенирный макет меча — который ничего не режет, — подносит к своему животику, и в фотошопе пририсована кровь.
3 сентября я с дочерью ходила на беседу в полицию. Полицейский мне говорит: рассказывайте, какой был умысел по поводу ребенка, кто был автором. При этом он сам ранее говорил, что получил характеристику на мою дочь в школе, что она почти идеальный ребенок. Полицейский говорил, что понимает, что никакого влияния эти фотографии на ребенка не оказали.
И я, и дочь взяли 51-ю статью Конституции (дающей право не свидетельствовать против себя и близких — ОВД-Инфо) — нам так юрист посоветовала.
Полицейский вежливо убеждал меня: уголовного дела нет, все хорошо, только проводится доследственная проверка. Этим фотографиям больше десяти лет, срок давности для уголовного преследования уже вышел. Но, как я понимаю, возбудить уголовное дело можно все равно, и запретить мне заниматься педагогической деятельностью. 4 сентября полиция опрашивала наших соседей по лестничной клетке, 5 сентября меня уволили за «аморальный проступок» — из-за представления прокуратуры.
Мне до сих пор не известно, о каком «аморальном проступке» идет речь и не понятно, почему от меня скрывают материалы прокурорской проверки, почему мне не обеспечили возможность дать пояснения.
Подобная формулировка — увольнение за «аморальный проступок» — практически лишает меня возможности найти работу по педагогическому профилю. Как «волчий билет». То есть меня оставили без возможности зарабатывать на содержание себя и своего ребёнка.