5 февраля акционист из Иванова Дмитрий Карасев забрался на столб на мосту и приковал себя к нему цепями. Он был в костюме с фотографиями людей, подвергшихся насилию из-за внешнего вида, и с плакатом «Им испортили жизнь за то, как они выглядели». Карасева задержали, суд оштрафовал его на 10 тысяч рублей по митинговой статье. Публикуем его монолог о том, как на его выступление отреагировали окружающие и почему он решился на эту акцию.
Тема насилия из-за внешнего вида меня волнует достаточно давно, я сам сталкивался с осуждением, потому что волосы крашу и серьги у меня есть. Я же музыкой занимаюсь и, находясь в Краснодаре и Геленджике, для фотосессии красил ногти. Люди действительно дико на это реагировали.
Однажды под горячую руку чуть не попал уже в своем городе. Я выходил из парка, за мной шли мужчины и говорили матом, я сначала не понял, что это ко мне относится, но потом один громко сказал: «Если бы не люди, я бы его сейчас отпиздил». Потом было — я сажусь в маршрутку на переднее сиденье и сзади кто-то говорит водителю: «Аккуратнее, тут „голубой“ с тобой едет».
У меня есть проект «Раздетая Диана», который занимается такими темами. Мне хотелось сделать проект, который будет и социальным, и музыкальным. Чтобы и людям помогать, и заниматься творчеством. Недавно я выпустил трек про домашнее насилие, и потом эта акция как-то сама родилась в голове.
До этого я делал акцию про домашнее насилие и абьюз: в музее Бурылина приковал себя наручниками к лестнице с плакатом «Ты не обязана быть женственной игрушкой для мужчин». Спустя минут 30-40 росгвардейцы приехали и стали уговаривать меня слезть, но я отказывался. Потом, когда понял, что уже достаточно постоял, спустился.
Там большой переполох был, они даже этаж перекрыли. Меня еще час примерно продержали в музее, потому что не знали, что со мной делать, а потом в отделение повезли. В общей сложности я три или четыре часа просидел в этом отделении, силовики пытались спорить со мной: «Зачем ты это делаешь? А знаешь, есть такая поговорка: „Бьет — значит, любит“?» Говорили: «Ты женись сначала, а потом поймешь, кто кого дискредитирует».
Чтобы все организовать на мосту, потребовалась неделя: за несколько дней до акции я измерял рулеткой колонну, чтобы цепь подобрать, еще нужно было сделать костюм с фотографиями жертв насилия и бутафорской кровью, плакат. Я собирал фотографии и заголовки российских новостей, и оказалось, что их не так много, как я ожидал. Хотя почти каждый, кто выглядит не как все, сталкивается с осуждением или насилием. Многие, наверное, просто никак это не освещают.
За день перед акцией была очень сильная нервотрепка и бессонница, тяжело было решиться. Была целая масса проблем: колонна два метра над землей и там непросто стоять, потому что есть круглое обрамление и ноги полностью не помещаются. А еще нужно время, чтобы успеть цепями себя приковать.
Я купил строительную каску и черный плащ и в день акции под видом рабочего пришел на место. Минут пять у этой колонны крутился, пока лед сбивал, чтобы залезть наверх и не соскальзывать, а уж как приковался и снял каску, то пошло дело.
Когда себя приковываешь на эти замки и цепи и понимаешь, что все, не снимут, то успокаиваешься сразу. А дальше просто стоишь, как будто все нормально. То есть уже удобно и не страшно: плакат повыше и уверенно демонстрируешь свое мнение.
Вообще было очень много разных реакций. Те, кто были на другой стороне моста, я помню, замирали, доставали телефоны и фотографировали. Водители едут сначала и не замечают, а пассажир, если рядом с ним сидит, такой: «Смотри!» — и пальцем показывает. Кто-то из пассажиров пальцем у головы крутил.
Был какой-то мужчина, который начал хамить: «Клоун, слезай!» Потом пошли какие-то оскорбления. Была девочка с телефоном, она показала «класс». Какая-то пенсионерка просила меня к Богу обратиться, к церкви.
Где-то час я там простоял. Потом приехал УАЗик и мужчина без формы начал со мной диалог. Я говорю: «А вы кто, покажите удостоверение». Он показал, я убедился, что это сотрудник полиции. Он мне сразу сказал, спускайся, а то физическую силу применим. Я спустился и меня отвели в машину.
Там какой-то мужчина был, и он стал задавать наводящие вопросы, типа: «Ну чего, ты против спецоперация в Украине?» То есть на политику сводить сразу.
В отделении мне сказали, что телефон надо изъять на экспертизу, которая займет неделю. Я сказал, что не могу столько ждать. Тогда полицейский сказал: «Давай при тебе сейчас переписки почитаем», — и мне пришлось отдать телефон. Они почитали переписки, посмотрели заказ на «Вайлдберриз», я там цепи и каску заказывал, и вернули телефон. Потом про ориентацию мою спросили и пошли составлять протокол. Домой отпустили часа через два.
Мне кажется, изначально они хотели найти политический контекст и поэтому как-то морально давили. Когда поняли, что, по сути, никакой политики нет, они остыли и уже без давления общались.
Политика, на самом деле, важна, просто я говорю о том, что меня волнует. Ведь война закончится, а эта проблема останется, и ее тоже нужно решать. Потому что буллинг продолжается, а когда люди видят такие акции, они понимают, что не всем наплевать на них, и чувствуют хотя бы моральную поддержку.
Судебное заседание шло где-то 30-40 минут. Сотрудники полиции вообще все заседание молчали, говорили только мы с адвокатом (Карасева защищал сотрудничающий с ОВД-Инфо адвокат Оскар Черджиев — ОВД-Инфо) и судья. Мы просили закрыть дело, у нас была такая позиция, что маска — это малозначительно и при первой же просьбе сотрудника полиции я бы ее снял.
Мы объясняли, что за фотографии были на мне и почему они в крови, что маска была частью образа, что проблема насилия касается не только Иванова, но и всей страны. Но, судя по реакциям, ни полицейские, ни суд не видят в этом проблемы.
Сейчас любой протест воспринимается как нечто враждебное. Люди на тебя смотрят, как на предателя. А ты не понимаешь — при чем здесь это? Все настолько озлоблены, что поражает. Люди даже не задумываются над смыслом протеста, а сразу же закидывают оскорблениями и угрозами.
Я читаю комментарии во «ВКонтакте», и там пишут: «Жаль, меня не было на этой акции, скинул бы его в реку», «Отправить его на фронт в роту Пригожина», «Готовый гражданин для мобилизации». Ну и другие оскорбления, про мать и воспитание, что «клоун» и «пидорас».
Но были и положительные комментарии. Я видел, что многие неформалы выступают за меня. То есть я почувствовал отклик от них — было очень приятно видеть это.
Мама мне сказала, что, если не прекращу свою деятельность, то нам надо разъехаться. Она говорит, что теперь ей вопросы задают постоянно: «Твой сын что, дурак, что он там устроил?» Ей это очень не нравится. И хочется сохранить хорошие отношения — мама мне дорога, но объяснить ей что-то сложно. Наверное, нужно просто подождать.
Бросать это я не готов. Если ты видишь в общественной деятельности и в творчестве свой смысл жизни, то отказаться от этого ты не можешь. Я даже не знаю, чем я еще могу заниматься. Я себя в этом нашел и не хочу бросать.